– И у вас, Александр Георгиевич, есть подозрения, кто бы мог это сделать? – осведомился Тартищев.

– Увы! Пока никаких версий, – развел руками Лямпе. – На голове у него приличный фонарь, вы заметили? Вполне возможно, венгра прежде хорошенько приветили по морде, а потом отправили в свободное плаванье. По мне, это убийство, но кому понадобилось убивать циркача? – Он с недоумением посмотрел на Тартищева, затем перевел взгляд на начальника охранного отделения. Тот недовольно поморщился, но ничего не сказал в ответ, а посмотрел на своего агента.

– А ты что скажешь, Коровин?

Агент, польщенный вниманием начальства, как-то весь подтянулся и с готовностью ответил:

– Думаю, это убийство! Вполне возможно, парня сначала крепко напоили, а потом столкнули в воду. А голову разбил уже при падении...

– Ишь ты, глазастый, – ласково похвалил его Тартищев, а Корнеев слегка ухмыльнулся и посмотрел на Алексея, уловив едва заметную иронию в голосе своего начальника. – Венгра обыскали? – отвернувшись от агента, деловито справился Тартищев у Лямпе. Но тот промолчал, заметив многозначительный взгляд Ольховского.

Тартищев тоже заметил этот взгляд, но ничего не сказал, лишь поднял одну бровь и покосился на Алексея и Корнеева.

– Ладно, потом, – махнул он рукой и направился к Олябьеву, который продолжал возиться с трупом, осматривая его. Обогнав на несколько шагов Лямпе и Ольховского, Федор Михайлович торопливо шепнул Корнееву: – Срочно узнай, был ли при нем саквояж. – И когда тот ушел в сторону, крикнул ему вдогонку: – Расспроси рыбаков, что первыми пролетку обнаружили, околачивался ли кто поблизости, когда доставали экипаж.

Остановившись за спиной Олябьева, Тартищев сцепил руки за спиной и, задумчиво покачиваясь с пятки на носок, стал наблюдать, как тот осматривает покойника. Пройдясь пальцами по голове венгра, врач тщательно исследовал кровоподтек и ссадину, повертел обеими руками шею, задрал мокрый сюртук и рубаху и прощупал ребра. Затем поднял безжизненную руку, взглянул на ногти, сморщенные подушечки пальцев, подержал ее на весу и отпустил, проследив, как она падает, после чего отошел в сторону и, достав из саквояжа лист бумаги, стал писать протокол осмотра трупа.

– Непосредственная причина смерти – по всей вероятности, перелом шеи, – сообщил он, не отрываясь от писанины, – а это значит, что он не успел наглотаться воды. Из этого следует, что сейчас он начнет быстро коченеть, хотя гораздо медленнее, чем при холодной погоде.

– Когда наступила смерть? – спросил Тартищев.

– Часа четыре-пять назад, – неохотно произнес Олябьев, – точнее скажу после вскрытия.

– А синяк откуда взялся? При падении?

Олябьев оглянулся на труп.

– Не похоже! Его приложили тяжелым предметом еще до наступления смерти, а вот ссадина на челюсти могла появиться от удара о стенку кареты при падении в воду.

– Выходит, его сначала огрели по голове, а потом сбросили в воду? – спросил Тартищев.

– Вполне возможно, – кивнул головой Олябьев, нагнулся за своим саквояжем и направился по склону вверх. Под арку задним ходом въезжала санитарная карета.

Тартищев проводил врача взглядом и посмотрел на Лямпе.

– Пожалуй, мы поедем к себе.

– Подождите, Федор Михайлович, – поморщился жандарм, – что вы все торопитесь? Объясните, если не секрет, что вы имели в виду, когда сообщили нам, что в пятом часу Калош был еще жив?

– Калош? – хмыкнул Тартищев. – По-моему, он такой же Калош, как я – китайский мандарин. – И произнес язвительно, заметив огонек нетерпения в глазах жандарма: – Видите ли, Александр Григорьевич, не иначе как в пятом часу утра этот бравый наездник ушел от моих агентов верхами по огородам после ограбления ювелирного магазина Басмадиодиса. Кое-кого из этой шайки-лейки мы пристрелили, кого-то схватили, а этот стервец скрылся вместе с саквояжем, полным денег.

– Что ж вы так обмишурились, Федор Михайлович? – пробормотал Ольховский, наблюдая, как труп укладывают на носилки.

– И на старуху бывает проруха, – развел руками Тартищев и, уже не таясь, спросил у вернувшегося Корнеева: – Ну что, был саквояж?

– Никак нет, – ответил агент, – по крайней мере, когда пролетку достали, рядом с Калошем его не обнаружили.

– Выходит, тот, кто убил Калоша, прибрал к рукам и саквояж, – задумчиво произнес Тартищев и посмотрел поверх головы Корнеева. – Смотри-ка, Иван!

Он быстрым шагом направился навстречу Вавилову, почти бегом спускавшемуся по начинающему подсыхать склону.

– Ну что там? – спросил Тартищев взволнованно. – Что с Лизой?

Вавилов виновато посмотрел на него.

– Пока ничего! – И торопливо добавил: – Она в цирке не появлялась! Я точно все разузнал. – И отвел глаза. – Партнерша Калоша Рита Адамини тоже исчезла. И говорят, накануне отъезда труппы из города. Меблированная комната, где она проживает, на замке, и если она съехала, то куда, никто не знает. В цирке она уже три дня не появлялась. Калош сказал директору, что она якобы ногу подвернула. А хозяин комнат пояснил, что видел ее позавчера в последний раз, бегала по лестнице в свой номер вверх-вниз как ни в чем не бывало.

– Ну хоть какие-то новости, – сказал глухо Тартищев и, сняв с головы фуражку, протер голову носовым платком. Потом посмотрел на возникшие в небе кучевые облака. – Опять солнце палит, к вечеру точно дождь будет.

– Чем прикажете заняться? – спросил Вавилов.

Тартищев оглянулся на Лямпе и Ольховского. Жандарм, судя по выражению лица, что-то выговаривал Ольховскому, и, кажется, не совсем вежливо. Тот стоял понурив голову, бросая в ответ короткие фразы. Видно, пытался оправдаться.

– Милые бранятся, только тешатся, – усмехнулся Тартищев, но на своих агентов посмотрел серьезно. – Ты, Иван, займись Мамонтовым, а Поляков и Корнеев... – Он вдруг замолчал и побледнел, устремив взгляд за их спины. Агенты, как по команде, обернулись. Не разбирая дороги, вниз по склону летела растрепанная, без шляпки, вся в копоти и саже Лиза Тартищева, а за ней, подобрав пышные юбки, едва поспевала Анастасия Васильевна Синицына в зеленой бархатной амазонке и с хлыстом в руках.

Тартищев сердито чертыхнулся и произнес севшим от волнения голосом:

– Господи, Лизка! Отыскалась пропажа!..

И в этот момент Алексей ухватил боковым зрением полный ужаса взгляд Ольховского, устремленный на Лизу. Начальник охранного отделения отступил за спину Лямпе и растерянно завертел головой по сторонам, словно искал более надежное укрытие...

Глава 27

Лиза тараном прошла сквозь оцепление жандармов и, подхватив под локти Ольховского, оттеснила его к пролетке, возле которой двое санитаров укладывали тело Калоша на носилки. Девушка бросила взгляд на труп, судорожно всхлипнула и, неожиданно размахнувшись, влепила пощечину начальнику охранного отделения.

Ольховский отпрянул от нее и, зацепившись ногой за носилки, непременно свалился бы на труп, если бы один из санитаров не удержал его, ухватив за плечо и оторвав при этом погон.

– Лиза! – рявкнул Тартищев и устремился было к дочери, но Анастасия Васильевна удержала его за руку и приказала:

– Стойте, Федор Михайлович! Лиза знает, что делает!

Ольховский тем временем оттолкнул Лизу от себя, и теперь они стояли друг против друга, как два петуха, только что отведавшие шпор противника: Лиза – сжав кулаки, а Бронислав Карлович – отдуваясь и норовя пристроить погон на прежнее место.

– Вы мерзавец! – звонко выкрикнула Лиза и сделала шаг в сторону Ольховского. – Вы гадкий и противный! Вы... – Она опять всхлипнула и продолжала с еще большим гневом: – Это вы заперли меня в этой мерзкой сторожке! Я чуть не сгорела по вашей милости! – Она вытерла глаза кулаком, отчего на лице появилась жирная черная полоса, и заплакала навзрыд. Потом опустилась на колени перед мертвым Калошем и, подняв голову на Ольховского, опять выкрикнула: – Это вы его убили, Бронислав Карлович!

– Что ты мелешь, дура? – Ольховский пришел в себя и, окинув девушку брезгливым взглядом, процедил, почти не разжимая губ: – Поезжай домой, выпей брому, истеричка! – И взглянул поверх ее головы на Тартищева. – Что вы, надворный советник, застыли пнем! Забирайте свою дочь и везите домой, пока я не принял действенные меры!